Александр Михайлович Дорохов родился 1 сентября 1924 года в селе Малая Тарасовка Пугачевского района. Участник сражения на Курской дуге, боёв за освобождение Украины, Белоруссии, Польши. Почётный гражданин города Дмитровска на Орловщине. 12 августа 1945 года водрузил знамя освобождения над городом. Ветеран Черноморского флота. С 1950-го по 1978 год служил на различных должностях. Образование – высшее. В 1950 году окончил Военный институт иностранных языков. Женат. Имеет двух детей – сына и дочь. «У тебя есть ответы?» – его третья книга. Две первых издал под названием «Прошу слова»… Активный участник военно-патриотического воспитания молодёжи. Полковник ВМФ в отставке. Жил в Севастополе. До последних дней не прерывал связи с Пугачевом. Здесь проживают его близкие родственники. Александр Михайлович принял участие в параде в Севастополе, в честь воссоединения Крыма с Россией, отметил 90-летие, а в ноябре 2014 года его не стало. «Пугачевское время» в сокращении печатает одну из глав его книги.
До конца мая 1943 года мы стояли в обороне перед сражением на Курской дуге. Наконец наступил долгожданный день. В жесточайшей схватке были отбиты все попытки фашистов перейти в наступление, чтобы взять реванш за поражение в зимних боях 1943 г. Мы хорошо подготовились не только к отражению врага, но и сами перешли в наступление. Разве можно забыть то светлое, теплое солнечное утро, когда раздались мощные залпы сначала дальней артиллерии, а затем и поставленной на прямую наводку на оборудованных в линии траншеи, наших полковых и дивизионных пушек. Да и мы, солдаты, были уже не те пацаны-школяры, только взявшие в руки оружие. Как – никак, а за зимние бои поднаторели что к чему и могли уже показать фрицам нашу русскую «кузькину» мать. Фашисты удрапали из нашего поля зрения, отойдя на вторую линию обороны на подступах к Дмитровску. Сколько длился этот бой, сказать трудно. Наша атака началась утром, а все затихло, когда начало темнеть. Постепенно возбужденность, азарт и напряженность боя начинают ослабевать. Спать! Ты стоишь в траншее или уже вылез из нее — глаза слипаются сами собой. Но … сознание, мысль … нет, нет, и еще раз нет. Зарядил оба диска автомата ППШ патронами, вычистил и смазал оружие, набрал в запас патронов в вещмешок. Пока приводили себя и оружие в порядок, подошла еда … Не до нее сейчас … Пить, хочется пить, так что все пересохло, перегорело. Фляги у оставшихся в живых давно пустые. Кружку — другую обыкновенной чистой прохладной воды … Но где взять, если кругом поле и стоит уже полночь! Хорошо, если полевая кухня прихватит пару – тройку термосов с водой.
Одна треть солдат роты остается в готовности к бою, а остальные валятся по траншее, где кто как может – сидя, полулежа. Пару часов сна, если враг не потревожил, и снова на пост, чтобы дать остальным отдохнуть. Эти пару часов – как мгновение, но ты уже бодрее.
Утром следующего дня уже практически без артподготовки снова в атаку на вторую линию обороны. Предпринимаем попытки несколько раз в день подниматься в атаку, но пока безрезультатно. За весь день еле-еле удалось продвинуться не более полутора-двух километров. Несем большие потери. Наши ряды на глазах тают. Только к исходу третьих суток наконец-то удалось выбить фашистов из второй линии обороны, а затем из третьей. Немцы предпринимали несколько попыток переломить ход сражения в этот день в свою пользу. Но, как говорится, дудки!
Перед нами город Дмитровск. Вечером 11-го августа командир роты вручил мне красный флажок с заданием войти в состав штурмовой группы и водрузить флажок на здании города. Мой командир роты погиб через час. Его сразили осколки шального немецкого снаряда.
Я знал, что командиром штурмовой группы назначен какой-то старший лейтенант. Откуда и кто – не знал. На фронте вопросов лишних не задают. Чуть забрезжил рассвет, по условному сигналу начинаем переправляться на противоположный берег. Только когда все бесшумно перебрались, я смог увидеть состав – нас оказалось человек 20-25. Медленно, осторожно ступая по неровной брусчатке на дороге, поднимаемся вверх в гору, в город. Вот наконец справа показался первый дом, рядом другой. По условному сигналу командира штурмовой группы открываем огонь из автоматов и с криком «Ура»! бросая гранаты в стороны, бежим вверх. Еще темновато, только – только начинается рассвет. Немцы от такой неожиданности просто ошалели. Стали бросать свои огневые позиции, панически отступать. Подбегая ко второму или третьему дому, я чуть не сразил автоматной очередью выскочившего из калитки в деревянном заборе старика. На нем до пят, из грубого домотканого какого-то серо-голубого материала рубаха и белая окладистая борода.
– Наконец-то, дорогие, милые сынки, мы дождались вас, – он обнял меня. Я спросил:
-Есть поблизости более или менее высокое здание?
Старик ответил, что напротив церкви, двухэтажное здание школы. Ближе ничего нет. Бежим дальше. С прилегающей территории церкви видно как удирают немецкие солдаты. А вот и двухэтажное здание — по его стене вверх идет железная пожарная лестница. Чуть не сделал, в горячке боя, глупость … Дело в том, что эта стена школы выходила в большой и просторный двор, открытое пространство улицы, по которой драпали немцы. Стоило кому – то из них остановиться – он расстрелял бы меня одной короткой очередью. Поэтому я вернулся на улицу и тут увидел входную дверь – оказалась незапертой. Моему взору открылся никогда не виденный в жизни вид. Вверх идет большая, как мне показалось тогда, широкая, шикарная кованая лестница. Одним махом взлетаем наверх. Не успел я сказать напарнику: «Смотри за входной дверью», как из одной комнаты второго этажа выскочила перепуганная молодая женщина, не понимая еще, что происходит. Как мне показалось, и до сих пор не могу от этой мысли отделаться, я не совсем корректно обратился к ней с двумя вопросами. «Где ход на чердак?» И второй – «есть ли у вас красный материал?» Только тут она чуть-чуть овладела собой и в одно мгновение выпалила: « Люк на чердак в конце коридора, а материал … сейчас». В открытую дверь я увидел большой деревенский сундук, из которого женщина извлекла красный материал. Флажок-то был у меня, но очень маленький. Объяснить тебе, читатель, не смогу, почему возникла мысль сменить его на больший. До момента, пока не поднялся на второй этаж школы, в ходе боя у меня не было мысли поменять флаг. Выстрелов с чердака не последовало. Тогда на всякий случай протянул одной рукой на чердак свой ППШ, дал несколько очередей. Только тогда поднялся на чердак и закрепил большое красное полотнище.
Догоняем, по ныне Советской улице, своих из штурмовой группы. Горели несколько зданий и завод в конце города. И вот мы оказались на окраине. Немецкий самолет — корректировщик «Рама», вызвал огонь дальнобойной немецкой артиллерии. В воздухе рвались шрапнельные снаряды. Окопаться негде. К месту сбора штурмовой группы пришли человек 5-7, точно не помню. Это все, что осталось от штурмовой группы. Командир приказал нам вернуться в свои подразделения. Я догнал роту. На вопрос нового командира «Кто такой?» у меня не было сил ответить. Кто-то из ротных ребят сказал:
– Это наш, он был в штурмовой группе.
Я ни в этот, ни в другие дни к этой теме не возвращался, да и не до нее было. Начались новые бои на пути к городу Севск.
Обстановка была настолько напряженной, что даже всезнающий Политотдел дивизии не имел возможности допытаться, кто лично водрузил знамя над городом. Руководитель штурмовой группы, старший лейтенант, тоже ничего не мог ответить. У него не было даже списка личного состава нашей группы. Она создавалась по чьей-то очень разумной инициативе, в спешке, чтобы избежать еще больших потерь. А их было много. За пять дней боев за овладение городом Дмитровск-Орловским 37 гв. стр. дивизия потеряла 512 человек убитыми и 1996 ранеными. Сколько из них умерло в госпиталях, никто не знает.
Политотделу дивизии в тот момент было не до выяснения, кто лично водружал флаг освобождения над городом. Надо было похоронить погибших и сообщить их родственникам. Потому и в донесении Политотдела записано, что утром 12-го августа гвардейцы водрузили флаг над городом. Командир штурмовой группы, по дошедшим до меня слухам, был удостоен звания Героя Советского Союза.
Моя совесть чиста и ни в чем не запятнана. Честно и открыто говорил и говорю, что делали мы, солдаты, свое дело без всяких мыслей о мужестве, отваге, подвигах, героизме. Ничего подобного даже в голове не было. По крайней мере, в этом я за себя ручаюсь.
А теперь хочу поделиться с тобой, читатель, одним нюансом, который врезался в память.
Сколько было яростных атак и контратак, грома канонады перед тем или иным наступлением. За время, проведенное в боях 1943-1944 годов, их не перечесть. Но почему-то все чаще и чаще всплывают в памяти две артподготовки перед нашим наступлением. Первая – это артподготовка перед началом нашего наступления на Курско-Орловском направлении. В памяти моей она оставила глубокий след как яростная, холодно-расчетливая с оттенком неукротимой злости в начавшихся боях за преодоление трех линий обороны немцев перед городом Дмитровск-Орловским, о чем говорил выше. И совсем, совсем другой осталась в душе и сердце одна из многочисленных артподготовок 1944 года в боях за освобождение Белоруссии. Нет, нет, читатель, я не был артиллеристом ни в первом, ни во втором случае. И не во славу и похвалу артиллеристам пишу об этом. Они и без моих слов заслуживают того, чтобы при встрече поклониться им за их ежедневные подвиги. Я пишу об этом как рядовой солдат, пехотинец о своем восприятии артподготовки. Прости за длинное отступление. Продолжу о второй. Это было перед началом наступления на белорусский город Речица. Тон ее, этой артподготовки, был совершенно иным – каким-то светлым, ясным, приподнято-праздничным что ли. Ни малейшего оттенка яростной, холодной, торжествующей злости, мести. Хотя началась она по ходу нашего форсирования реки с неожиданно распоровшего утренней тишины мощнейшего залпа «Катюш». Через наши головы летели, как мне казалось, тысячи и тысячи их знаменитых снарядов. Их «хор» был, честное слово, словно бальзам на душу для исстрадавшегося больного человека. Гордость, радость, спокойствие и уверенность переполняли мою душу, мое сердце. Совершенно с другим морально-нравственным и психологическим настроем пошли в атаку. Поднявшись на крутой берег Днепра, я увидел потрясающую картину … Это было плато, без единого кустика, словно вспаханное поле. Воронки от разрывов «катюшиных» снарядов располагались в шахматном порядке на расстоянии не более двух метров друг от друга. Там просто никто не мог остаться в живых. Там уже некому было сопротивляться, и мы практически без потерь преодолели это плато до границы товарной железнодорожной станции Речица, где стоял эшелон с не успевшими сойти с платформ немецкими танками, сам лично залезал в один танк. Да, мы были уже далеко не те зеленые юнцы, даже по сравнению с 1943 годом. Форсировали Днепр кто на чем и как мог и с хода – в бой. В ходе боя и не заметил, как высохло все на мне, хотя и искупался с головой.
Пожалуй, на этом и поставлю точку. Да разве можно описать все бои день за днем, ночь за ночью.
Загрузка...
