В семье Насоновых из поколения в поколение передавали мастерство изготовления дёгтя из берёзовой коры. Ивану семейный промысел помогал кормить пятерых детей. Тяжёлый 1933 год забрал кормильца, ответственность за семью легла на плечи старшего сына Петра, которому сравнялось девятнадцать. Основной школой рабочих кадров в эти времена были ФЗУ (школы фабрично-заводского ученичества). В одном из таких ФЗУ Пётр получил профессию клепальщика и в 1938 году увёз семью в Архангельск. Работал в порту на ремонте арктических судов – клепал котлы. Жили в коммуналке из 17 квартир – тесно, но дружно. Петя женился, появились одна за другой две дочери. В городе носились тревожные слухи о возможной войне. Молодые мужчины держали наготове котомки с вещами первой необходимости. Петр ушёл на фронт с первым призывом, а зимой семья получила известие о том, что под Ленинградом он пропал без вести.
Было трудно, а тут объявили, что многодетным семьям предоставляется возможность бесплатного проезда к родственникам. Поехали в Кировскую область, на станцию Луза – родину снохи Александры. Людмила вместе со снохой работала на лесозаводе. В 1943 году окончила 7 классов и её приняли «счётчиком» в контору «Сбыт». В трудовой записано «линейный бракер», она должна была проверять качество леса, едва успевала пересчитывать доски во время погрузки. Считать приходилось много и быстро, составы шли один за другим. За день так «напрыгивалась» по вагонам, что едва добиралась до кровати. За работу давали паёк – 50г хлеба и кашу. На заводе работали пленные немцы, приходилось «счётчикам» и их переписывать, вести учёт. Такими были будни труженицы тыла Людмилы Ивановны Насоновой вплоть до Победы, а там стали возвращаться фронтовики, заменившие девушек в бракераже.
В августе 1945 года думали об одном: как вернуться на родину, в Дергачи. В послевоенное время сделать это было нелегко: свободного проезда не было, да и с работы не отпускали. Пришлось Людмиле схитрить: подать заявление на учёбу, чтобы доехать до Москвы. Там две недели ждала на Павелецком вокзале, пока отправят пассажирский поезд по Рязано-Уральской дороге. Все составы были заняты возвращающимися из эвакуации. С большим трудом доехала до станции Алтата и оказалась в Дергачах у дяди. Через год туда вернулась вся семья. Людмила работала на плантациях, а мать устроилась техничкой в школу механизации. В 1948 году школу переводят в Пугачёв, директор Новопольцев берёт с собой весь персонал. Так семья оказывается в Пугачёве. Людмила пошла в вышивальный цех при КБО, где и проработала три года, открыв в себе талант вышивальщицы и швеи. До сих пор знакомые хранят вышитые её руками салфетки, воротнички, скатерти, рушники, подзоры, свадебные платья.
В 25 лет пошла в вечернюю школу, чувствуя себя почти Ломоносовым среди юных одноклассников, а в 1951 – в педучилище, по окончании которого 3 года работала в Азербайджане – в с. Гамарат Лерикского района. Там она вела русский язык, литературу и труды у девочек – учила их шить. Вернулась оттуда с подарком – швейной машинкой «Подольская». Это был самый ценный подарок в её жизни. Вообще-то подарками её не баловали, это она готова была всех одарить, отдать всё, что имеет, нуждающимся.
По возвращении трудилась в гороно подменным учителем русского языка, затем воспитателем в детдоме. Воспитанники сразу полюбили весёлую учительницу, которая умела играть на гитаре и петь песни. В 1962 году окончила курсы логопедов и до 1992 года проработала учителем-логопедом в районо, совмещая с работой инспектора по охране прав детства и работой методиста по детским садам. Надо сказать, что Насонова знала работу всех специалистов отдела образования и могла заменить любого, но наука об исправлении речи оказалась её призванием. «Логопед от бога, других таких в Пугачёве нет и не было», – так о ней говорят. Её личная жизнь не сложилась, своих детей не было, всю душу отдавала чужим. Людмила Ивановна понимала, какой бедой грозили дефекты речи ребёнку — ограниченность контактов, замедленное познание окружающей действительности, развитие застенчивости, нерешительности, замкнутости, негативизма, чувства неполноценности. Всё это отрицательно сказывается на овладении грамотой, на успеваемости в целом, на выборе профессии. Работа трудная, требует много знаний, умений и терпения. Это сейчас на вооружении логопедов печатные тетради, альбомы, а Людмила Ивановна сама составляла такие альбомы на каждого ребёнка, планировала коррекцию каждого звука, придумывала занимательные упражнения, заставляла рисовать, читать, выпевая слоги, обучала связной речи, тренировала память, внимание, воображение. Это был подвижнический труд, плата за который — благодарная улыбка и радость при встрече. Она бралась за самые трудные случаи и никогда не останавливалась на полпути, вела ребёнка к успеху, после её занятий начинали говорить даже те, на кого уже махнули рукой.
Все знали, что денег за занятия Людмила Ивановна не берёт, что материальные ценности её не интересуют, и никогда никому в голову не пришло помочь ей с жильём. Более 30 лет проработала в районо, единственный в городе учитель-логопед (фельдшеры-логопеды были, а учителя нет), труженица тыла — и живёт до сих пор в маленькой комнатушке без удобств, которую сразу после войны получила мать от элеватора. Всегда находился кто-то, кому квартира была нужнее, а она и не протестовала: хоть бы этот угол не отняли. Крыша над головой есть, ноги, руки есть — жить можно. В свои восемьдесят шесть с половиной сама ухаживает за огородом, угощая урожаем знакомых, ходит пешком к своим подопечным и поёт песни от радости, что смогла помочь ещё кому-то. Чужое счастье делает её счастливой, о собственных горестях и думать не хочет, вспоминая материны заповеди: «Горе людям не показывай, тоске не предавайся — она убивает». Что-что, а тоска ей не грозит, ведь её любимая присказка – «красоту уносят годы — доброту не унесут». Тоска с добротой не уживается.
Л. Шепелева
Загрузка...
