Сидит на крылечке Паночка (так ласково называли Прасковью Николаевну Широкову), отдыхает после трудов праведных, радуется солнышку, теплу улыбок прохожих. А не улыбнётся ей очень редкий человек, потому что за 23 года работы в роддоме эта застенчивая, небольшого росточка, прихрамывающая акушерка с тихой улыбкой на лице столько радости и счастья принесла в дома пугачёвцев, что благодарность их всегда была искренней. Они делились с ней своими семейными секретами, как с самым близким человеком. Паночка всех выслушает, посоветует по-житейски, о себе же говорить не любила.
Отец Прасковьи Николаевны до революции владел небольшой лавкой, мать вела домашнее хозяйство, жили вполне благополучно. А там 1917 год, смерть матери. Остеомиелит ещё в детстве поразил костную ткань и на всю жизнь оставил Прасковье хромоту. Она, конечно, страдала, но молча, никому не жаловалась на своё одиночество, вела довольно замкнутый образ жизни. В 1930 году окончила 3-месячные курсы по линии Общества охраны материнства и младенчества, через два года годичные межрайонные акушерские курсы. Практику проходила на сланцевых рудниках (сейчас пос. Горный), там её застала весть о смерти отца. Вернулась в Пугачёв и устроилась в Пугачёвскую 2-ю советскую больницу (потом она стала центральной городской). Когда поняла, что личную жизнь не устроить, взяла на воспитание девочку из детского дома, но болезнь забрала и её. Антирелигиозная кампания 1937-го года разогнала насельниц монастыря, одна из них по имени Надежда нашла приют у Широковых. Прасковья Николаевна искренне верила в Бога, в то, что осталась жива только благодаря этой вере. В доме были старинные иконы, она серьёзно изучала историю православия, времена гонений на Церковь не заставили спрятать религиозные чувства, она по-прежнему ходила в церковь, хотя в больнице над ней посмеивались. Надежда пришла не одна – с девочкой, дочкой монахини Мигурской, чьи следы затерялись в бесчисленном множестве лагерей. Скоро пришли и за Надеждой: бдительные граждане, видимо, сообщили о «вредном элементе» по соседству. Встал вопрос: куда девать девочку? Прасковья успела привязаться к Альбине, хотя сентиментальной не была. Рассуждала просто: если судьба привела её в дом – там ей и место. Оформила документы на удочерение, фамилию дала свою, отчество – своего отца. Алечку одела, обула, заботилась как могла, но чересчур не опекала, да и возможности такой у неё не было: целый день на работе. Аля росла дичком. Косые взгляды соседей на приёмыша, попытки обвинить во всех грехах научили её терпению и закалили волю. Она не плакала, не грубила в ответ, она ждала. Ждала, когда находился настоящий виновник неблаговидных поступков, и с гордым видом проходила мимо обидчиков: пусть им будет стыдно… Прасковья в 1938 году на отлично экстерном сдаёт экзамены в Саратовской фельдшерско-акушерской школе, получает свидетельство акушерки и становится ведущим специалистом городской больницы в своей области.
Военные годы дались нелегко, как и всем вокруг. Полуголодные, в тесноте: они с Алей ютились в маленькой комнате за печкой, в других жили сначала эвакуированные, потом квартиранты. Всё какие-то деньги. Прасковья на работе, Аля по хозяйству. Топить нечем. Приходилось собирать всё, что горит. Квартиранты разобрали на дрова сарай, ссориться из-за этого смысла не было, не они, так кто другой бы разобрал. За вокзалом у них был огородик, сажали картошку, Аля пасла козу-кормилицу. Собирали лебеду, из неё пекли лепёшки. В 1942 году Аля пошла в школу. Училась прилежно, знания получила прочные. То ли военное время с его строгостью, то ли безграничное уважение к учителям, то ли желание доказать всем, что она чего-то стоит, сыграли свою роль, но Альбина в последних никогда не ходила. Рядом с ними жил хирург Можейко. Прасковья дружила с его женой А.В. Рахмановой, которая была у них главврачом, а потом стала начальником госпиталя, расположенного в техникуме. Дети Можейко стали друзьями Але. Драму этой семьи Прасковья приняла близко к сердцу. Хирург был из беженцев-переселенцев, побывавших в оккупации, фашисты его мобилизовали для работы в госпитале, где он делал операции немецким солдатам и офицерам. В НКВД об этом узнали, пошли допросы, забирали прямо с операций. После одного из них он покончил с собой. За гробом шли всего пять человек, Прасковья и Аля в том числе. Семья Можейко бежала от преследований, попросив их присматривать за домом и могилой. Обещание своё Прасковья сдержала, обихаживала могилку до самой своей смерти.
На работе её уважали, ценили как профессионала, даже в партию хотели принять, несмотря на её религиозность, но она отказалась. Кроме основной работы – дежурства, патронаж, вечерами главврач В. Голькин часто вызывал её делать анестезию, бывало, что ассистировала врачу при операциях. Иногда вечером вместо фельдшера шла пешком, взяв с собой дочку, в поселок МОПР по вызову, делала уколы. Не отказывала и соседям, хотя сил после рабочего дня не оставалось. Сильные руки Паночки помогли не одной роженице. Она вела большую просветительную работу с женщинами, многих уговорила отказаться от аборта. В роддоме её слегка побаивались, потому что безалаберности, антисанитарии она не прощала, доставалось виновным по полной.
Прасковья Николаевна мечтала, чтобы Альбина стала хирургом, но дочь оказалась своенравной – уехала после школы в Иваново, окончила ФЗУ и 20 лет проработала на фабрике прядильщицей. Фабричная газета «Балашовец» в 1955 году писала о ней как о передовой работнице, её портрет висел на Доске Почёта. Газету эту она, конечно, послала матери, пусть гордится! В 1960 году вышла замуж и переехала в Пугачёв, где проработала до пенсии на хлебокомбинате дрожжеваром. Была и там в передовых, трудолюбие и ответственность были привиты мамой с детства, стала ветераном труда.
А Прасковья Николаевна, вышедшая на пенсию в 1956 году в возрасте 58 лет, занялась внуками. На отдых её проводили с почётом. Медали «За трудовую доблесть» и «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны» – заслуженные награды за действительно доблестный, подчас героический труд и доброе сердце. К разводу дочери отнеслась спокойно: «Не пропадёшь, видно, судьба у нас такая». Прасковья Николаевна вынянчила внучку и внука, подержала на руках и правнучку Настю. Внучке приготовила приданое, украсив кружевом ручной работы. Её нет уже 30 лет, а вещи, сделанные её руками, близкие хранят как драгоценную память. У Альбины Николаевны 4 внука и 2 правнука. Теперь они слушают историю Паночки – как легенду о стародавних временах. Из таких судеб складывалась история нашего города.
Л. Шепелева
На снимке: Прасковья Николаевна с дочкой Алечкой, 1937 г.
Загрузка...
