gg

В декабре 1914 года в Николаевском уезде появились первые военнопленные. Их прислали более 250, и, как писала газета «Саратовский листок», в основном это были представители «славянских народностей Австрии». Первым их пристанищем стал уездный город – Николаевск. Специальные лагеря для них не строились, и они жили либо на квартирах, либо в общественных зданиях. При этом никаких ограничений в передвижении по городу у них не было, и они запросто общались с местным населением. «Крестьяне и мещане подолгу разговаривают с ними и передают им копеечки, семишники, папиросы, кренделя и др., – отмечал корреспондент «Саратовского листка». Пленные унтер-офицеры, явившись к местному воинскому начальнику полковнику Быкову, выразили ему благодарность от всей партии пленных и просили передать населению города благодарность за гуманное отношение к ним, чего они, как недавние враги русских, не предполагали встретить». Некоторые местные общественные организации и волостное правление даже выделили средства на приобретение для нижних чинов белья. Пленные тоже свободно разгуливали по городу. Они настолько крепко обосновались, что стали заказывать в местном книжном магазине учебники по русскому языку, словно и не собирались возвращаться на родину.

Русским пленным такое и не снилось. Вот как рассказывал один из наших солдат о своей жизни в немецком плену, где он пробыл 14 месяцев: «Отношение к пленным самое бессердечное, лечение небрежное, а питание совершенно недостаточное. Меня, тяжело раненного в голову и в ногу, перевязывали не более раза в неделю, а в пищу давали очень невкусный суп из брюквы или каштановой и кукурузной муки, хлеба же отпускалось не более полфунта на человека в день, и это не только в лазаретах, но и в лагере для военнопленных, где я очутился по выходе из лазарета. Для нас только и праздник был тогда, когда приезжали наши сёстры милосердия да кто-то из «шведского правительства» (вероятно, речь шла о какой-то благотворительной организации, чья штаб-квартира находилась в Швеции – Ю.К.) посмотреть на жизнь военнопленных. В это время всего отпускалось вволю. Но как только гости уезжали, снова всё велось по-старому.

Режим для всех военнопленных крайне суровый: весь лагерь окружён проволочными заграждениями, и без конвоя никуда не пускают, даже в церковь. Что касается работ, то на них отправляют принудительно, и они до того тяжелы, что многие совершенно обессиливают, но когда по болезни отказываются от дальнейшей работы, то их больно наказывают. Среди наших пленных очень много больных, и многие уже умерли от разных тяжёлых болезней.

В одном лагере, например, мы жили в бараке, углублённом на полтора аршина в землю, и по вечерам приходилось зажигать лучины для света, а от неё так много было копоти, что после требовалось отворять дверь и впускать в холод воздух и в холод спать на полу, потому что коек не полагалось. Потчевали, между прочим, и баней, но в ней некоторые только простужались, потому что после мытья нас держали в холодном помещении голыми, пока бельё и одежда дезинфицировались, а на это требовалось 5-6 часов. Вообще жизнь была несладкая. А для немецких пленных не жизнь, а масленица. Так, как они здесь живут, там и не пленные живут. Да если бы нам там хоть сотую долю видеть того избытка и свободы, которыми пользуются здесь пленные, то мы бы Господа Бога благодарили».

Такое различие в отношении к пленным вызывало возмущение у русских патриотов. В апреле 1915-го начальник Самарского удельного округа Малахов жаловался губернатору Протасьеву:

«На днях в пятом часу дня я проезжал по Казанской улице (в Самаре – Ю.К.) и издали увидел на балконе и на крыльце 6-го земского лазарета многих служащих в том лазарете женщин в форменных белых передниках и косынках, устраивающих овацию: они махали платками и руками посылали приветствия по направлению к бирже. Когда я подъехал ближе, то увидел уходящих от лазарета военнопленных воюющих с Россией держав. Подобное отношение к военнопленным держав, которые пытают наших солдат, взятых в плен, и устройство оваций на улице возмутительно и оскорбительно для русских, жертвующих свои средства и труд на борьбу с варварами. Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство обратить на моё заявление должное внимание».

И внимание обратили. В отношении «провинившегося» лазарета было проведено служебное расследование, и в действиях его руководства и персонала ни состава преступления, ни проявления антипатриотических чувств усмотрено не было. Просто «между облегчающими физические страдания лицами и теми, кому облегчают эти страдания, естественно устанавливаются взаимные приветливые отношения, основанные на общечеловеческих чувствах».
Тем не менее губернатор запретил медицинским работникам «всякое публичное демонстративное выражение приветствий выходящим из лазаретов австрийским и германским подданным».

В Балакове за попустительское отношение к пленным пострадал местный полицейский пристав Тедерс. Его даже обвинили в шпионаже. Но доказательств не нашли и просто отправили в отставку. С июня 1915-го у «офицерского» здания выставили караул, а потом офицеров и вовсе вывезли в губернские города – Саратов и Самару – под более строгий надзор. Усилилось наблюдение и за нижними чинами. Вывозить их никуда не стали, но передвигаться по городу они теперь могли только группами, только под конвоем и только на общественные работы.

Кстати, и общественные работы для военнопленных были введены не сразу. Поначалу их привлекали (в основном для работы в полях) только по желанию, а затем была введена «обязаловка». Причём «борьба» за пленных между желающими воспользоваться их трудом развернулась нешуточная. За них даже стали давать взятки чиновникам Николаевской уездной земской управы, которая занималась их распределением. Эта скандальная история стала объектом внимания «Саратовского листка»: «Крестьяне Николаевского уезда, отказавшись в марте от использования труда пленных при полевых работах, в июне, когда виды на урожай выяснились и обещали хороший сбор хлеба, стали осаждать земскую управу заявлениями о желании взять пленных. В течение июня заявлений поступило более чем на 5000 пленных. Но вот наступил и июль. В уезде приступили к уборке ржи. Выяснился недостаток рабочих. Крестьяне бросились в Николаевск за пленными. Помещение земской управы и двор при ней недели две буквально были забиты крестьянами, солдатками и землевладельцами. Пленные же поступали небольшими партиями в 150-200 человек: на каждого пленного приходится по 2-3 просителя. Некоторые из крестьян и солдаток жили по 4-5 дней в городе и со слезами на глазах просили управу дать пленных, указывая, что если пленных не дадут, то хлеб останется неубранным”.

Продолжение следует…

Ю. Каргин, писатель, краевед