Шидловский был назначен на должность земского начальника Николаевского уезда в 1889 году. В его руках была сосредоточена административная и судебная власть над крестьянами. «Этот представитель нового «института» (имеется в виду земство) сразу обратил на себя внимание и заставил скоро весь Николаевский уезд заговорить о себе. Затем слава о подвигах начальника распространилась далеко за пределы уезда.
Шиловский был уже немолодой человек, что называется, бывалый. Прошлое его, как пришлого, с точностью никому здесь известно не было, но для всех было очевидно, что это, во-первых, чистокровный барин, который в свое время пожил и даже прожил большое состояние, во-вторых, только силой случайных обстоятельств попавший в провинцию.
Сам он объяснял это тем, что не счел для себя вправе не откликнуться на призыв Государя к дворянству, и добавлял, что должность земского начальника он считает очень высокой, т.к. ей отделен Государем «кусочек монархической власти», которую он усматривал в праве земского начальника «миловать», т.е. . отменять приговоры волостных судов о наказании розгами. Правом этим он действительно широко пользовался, и в его участке хоть и много было приговоров о телесных наказаниях, но все они, с приличным церемониалом, отменялись.
В беседах с крестьянами Шидловский постоянно говорил, что он для них «есть и Царь и Бог», и что они только на него должны возлагать все свои надежды и упования. И в самом деле, он держал себя каким-то маленьким царьком: ездил он, например, не иначе как в коляске (единственное, что, кажется, осталось у него от прежнего богатства). Поскольку своих лошадей у него не было, то приходилось пользоваться обывательскими, за которые он, кстати сказать, никогда не платил. Очень курьезное впечатление производил этот выезд: коляска, запряженная четверкой разношерстных кляч, с простым ямщиком на козлах. Все это скрашивалось тем, что на тех же козлах всегда помещался старшина той волости, по которой барин изволил проезжать.
Само собой, встречные мужики, завидя вдали такое торжественное движение, сворачивали с дороги и снимали шапки, и горе было тому, кто этого не делал. Хорошо, если он отделывался приличным внушением от барина, а то нередко дело заканчивалось кутузкой.
Выборного начала в крестьянском самоуправлении Шидловский не признавал, а прямо указывал, кого нужно выбирать старостой или старшиной. Если крестьяне его указанию противились, то он добивался своего измором. Не утверждал избранных кандидатов, не распускал сход до тех пор, пока не был избран его кандидат. Конечно, эти должностные лица, которым платилось увеличенное жалование, становились преданными и послушными земскому начальнику. Особенно были известны в то время два волостных старшины: Андреев и Злобин. Первого называли министром внутренних дел, а второго министром финансов. Андреев ловко исполнял поручения своего патрона по вопросам внутренней политики, а Злобин был большой искусник но изысканию займов для барина. Шидловский не мог удовлетвориться скромным жалованием, на которое к тому же налагались аресты за его прежние долги. Он занимал деньги направо и налево, обязательно выдавая при этом векселя и объясняя, что эти затруднения у него временные и что он ждет миллионное наследство от дядюшки, умершего где-то в Америке. Неизвестно, получил ли ожидаемое наследство Шидловский, но ни одному из его местных кредиторов не было возвращено ни копейки. У всех остались на память лишь его автографы, начертанные на вексельных бланках. Некоторые шустрые кредиторы пробовали было жаловаться самарскому губернатору Брячанинову, однако Шидловский на губернаторские замечания отвечал, что нет такого закона, чтобы запрещать земскому начальнику занимать деньги у частных лиц под векселя, и если у кого-то есть претензии, пусть обращается в суд. Но связываться с Шидловским через суд никто не хотел.
В деятельности Шидловского было много таких происшествий, которым на месте удивлялись, а на стороне никто не верил. Так, однажды он в церкви среди проповеди остановил священника и внес свои поправки. Дело это было в Малой Быковке, где земской начальник имел свою резиденцию.
В один из праздничных дней священник Попов за литургией вышел говорить проповедь на тему невнимательного обращения крестьян к храму Божию. Шидловский, стоявший по обыкновению впереди на ковре, вдруг среди проповеди обращается к священнику: «Позвольте, батюшка, это не совсем правильно вы изволите говорить…» И начинает излагать свою точку зрения на этот вопрос. Священник растерялся и некоторое время слушал возражения земского начальника, а потом спохватился и ушел в алтарь, а когда «нарушитель спокойствия» умолк, поспешил закончить литургию.
Преосвященный епископ Гурий, узнав о таком происшествии, рвал и метал по этому поводу и не хотел даже видеть провинившегося земского начальника, который не раз пытался с ним объясниться. Но Шидловский, воспользовавшись приездом епископа в Балаково, все-таки выпросил у него аудиенцию. Люди, близкие к архиерею, слышали, как горячился Владыка, и удивлялись, что совсем не слышно было голоса Шидловского. Когда его самого после спрашивали об аудиенции, он отвечал: «Владыка много мне говорил, а я слушал, не считая себя вправе ему возражать, и кланялся, но не ему? а панагии, которая висела у него на груди».
Так этим и отыгрался. Епископ же впоследствии только руками разводил: «Ну, и ловкий же человек! Я его ругаю, а он кланяется»
Ю. Каргин
На фото: волостные старшины у земского начальника
Загрузка...
