Без легкого флера сумасшествия и тремора от осознания глупости бытия в военную журналистику идти не стоит
В гостях у Пугачевского времени» военный корреспондент Федерального агентства новостей Кирилл Романовский.
– Кирилл, известный журналист, спецкор ВГТРК Е. Поддубный отвечая на вопрос для чего нужна военная журналистика, сказал, что рассказывая о том, что происходит на линии противостояния, военные репортеры надеются, что эти свидетельства, факты и эмоции позволят остановить войну. Вы бы как ответили на вопрос?
– Военная журналистика, как и любая другая журналистика, расширяет принципы и пути понимания социальной психологии человека. И в гуманитарном ключе, и в биологическом. На мой взгляд, наш разум чересчур прожорлив. И адаптируется к действительности в любых условиях, потребляя максимум информации, вырабатывая при этом пути ее понимания и осознания. Смерть перестала быть тайной. Война перестала быть страшной для большинства людей. Негативная реакция на военную повестку (особенно если война далеко от субъекта) – дежурная. А положительная – истеричная.
Освещать войну необходимо для того, чтобы убедиться, какими кровожадными и бесчувственными мы сами являемся. И порождаем дискурс нормального отношения к смерти. С одной стороны это свидетельствует о некой, характерной для нас, как для Майровского зоологического вида, смелости восприятия. С другой же – о нашей бехребетности и аморальности в контексте этики: религиозной, социальной, культурной.
– Какие побудительные мотивы заставляют взрослого, состоявшегося человека сознательно подвергать себя опасности, отправляясь с очередным журналистским заданием в “горячие точки”?
– Интерес. Интерес к себе, психологические, а зачастую и физиологические проблемы, порождающие вопросы к самому себе, требующие в свою очередь ответов. Поиск собственной нужности, умении взаимодействовать с людьми. На войне (и это понимают все без исключения военные репортеры) главное – не война, и даже не твое присутствие на ней. Хотя последнее и прижигает ненадолго твои многочисленные комплексы. Главное, как мне кажется теперь, – удивительная людская гибкость, отсутствие четких границ между жестокостью и человеколюбием, поражением и победой, ранением и гибелью.
– Какова география Ваших командировок?
– Все началось с Донбасса. Потом – Иракский Курдистан, Сирия, Нагорный Карабах в 2016 году, Турция, Судан. В промежутках – снова Сирия по 2-3 месяца. В общей сложности, с ноября 2014 года в этих местах я провел более 35 месяцев.
– Вы помните свой первый репортаж?
– Да, помню. Он был какой-то очень наивный и глупый. В ноябре 2014 года, еще не думая о том, что буду работать репортером, я отвез своего будущего коллегу на Донбасс. У него не было машины, у меня – была. У него – работа, у меня – большое депрессивное расстройство и абсолютное непонимание собственного места, назначения, будущего, желаний. Мы почти сразу заехали на «Девятку» – знаменитую девятиэтажку у донецкого аэропорта. Нас принимали ребята Моторолы. Вокруг что-то бахало, ухало, материлось в эфире. Я все это собрал по каким-то кусочкам, без соблюдения норм информационной повестки, и написал тягучий непролазный текст о том, какие у парней лица, как по улице Стратонавтов лупят из РСЗО из поселка Тоненькое. И увяз. Потом мы мотались к аэропорту почти каждый день, помогая донецким ребятам из гуманитарной службы. Возили хлеб бабушкам и дедушкам, снимали, печатали. И я не заметил, как пролетели полтора месяца… Потом была мясорубка в Дебальцево, но, это уже другая история.
– О беспристрастности в журналистике. Помните, в “Руководстве и настольной книге репортера” Э. П. Дэйвиса: “Репортер должен всегда помнить о том, что его миссия — передавать факты и аргументы… и что от него не требуется выражать как свое мнение, так и позицию его издания… Отсюда следует важность воспитания в себе строго беспристрастного склада ума”. Вам не кажется, что этот принцип устарел?
– Принцип Дейвиса и тогда был демонстративным, и, следовательно, – никудышним. Нельзя передать факт без подспудного наполнения оного собственным мнением. Да, я – пропаганда. Пропаганда добровольная. Кому-то сопутствующая, кем-то неудобоваримая. Это роли не играет. Важнее всего причины, перечисленные в первом моем ответе. Все остальное – заумь и тупая попытка загнать психологию и биологию в рамки некой этики.
– Вы фаталист или верите в свободу воли?
– Верю, конечно, в свободу воли. Только воля не хочет и не может быть свободной. Ей нейроны мешают.
– Либеральные СМИ постоянно твердят, что у власти нет денег на решение социальных проблем, а на Сирию есть, про цинизм руководства и выдуманные угрозы. Из первых уст, как человек не раз бывавший на месте событий – что Россия делает в Сирии, и насколько оправдано наше присутствие в этой стране?
– Россия возвращает Сирии Сирию. Уже вернула. Прежде всего – в контексте самоощущения. Сирия чувствует себя страной с массой политических и социальных геморроев, с тлеющей военной угрозой, с тревожной ежедневной повесткой на внешнеполитическом и экономическом фронтах. Но Сирия перестала порождать хаос, в котором (будь они сирийцами) представители так называемого «либерального» кружка российских СМИ стали бы эмигрантами, обездоленными «сопротивленцами», трупами в оранжевых жилетах и строчками в репортажах о противостоянии «светской оппозиции и исламистов». Вне государства как единицы самоопределения наш гнозис пока жить не умеет. Мы все-таки не потерянные этносоциальные «карлики», не вымирающие племена и не затворники-аскеты. Задача либеральных СМИ – критика, а не хайп и борьба за кликбейт. Задача государства – жизнь и самокритика. Война – сфера государственных интересов. Измерение государственных норм и законов войны с помощью «стрелки осциллографа» – ад.
– По прогнозам экспертов, к 2050 году половина россиян будут исповедовать ислам. Насколько такой сценарий реален, как Вы считаете?
– Сложно оценить. Если ислам породит некие новые социальные «ништяки» вне радикальной повестки, и сможет стать новым инструментов примирения с реальностью – количество мусульман возрастет. Но у религии в нынешнем информационном потоке так мало шансов определить динамику развития нашего поведения и мировосприятия. Никакая трактовка хадисов, ни одна секта не сможет увязать традицию, политику и прогресс. Если прогресс вообще будет иметь место…
– С большим интересом читаю Ваши зарисовки о пребывании в том, или ином уголке мира с экскурсами в историю культуры, быта, традиций. Это больше рассказы, чем журналистские заметки. Где для Вас заканчивается журналистика и начинается литература?
– Литература для меня, увы, не начинается… Я даже не пытаюсь экспериментировать, к стыду своему, с языком повествования. Журналистика и литература в пределах рассказа о войне – одно и то же. Про дела, ставшие для тебя обыденными, можно рассказывать «как надо» и «как хочешь». Я рассказываю «как хочу». Просто мне кажется, что «так надо».
– Перекресток частей света и цивилизаций – Ближний Восток. Колыбель трех мировых религий, где реальность напоминает сказку, а время течет медленно как сладкая патока. Изменило ли Вас это мистическое место?
– Изменило, конечно. Наяву увидел, что наше европейское восприятие Востока – блажь. Потому что нет никакого «Востока». Эта странная империалистическая редукция, ставшая теперь стопроцентной постмодернистской редукцией, не работает. Вся эта привычная номинальная конструкция «Ближнего Востока» рушится, распадается, дробится, выводит тебя к куче вопросов, ответам, новым делениям и деталям. Есть ли вообще «арабы»? А если есть, то кто они? А курды? А сунниты? Без учета разницы диалектов, трайбализма, разнообразных постколониальных травм, мазхабов, тарикатов, приоритетов, церковных конфессий, споров о генезисе, термин «Ближний Восток» – пустая кастрюля, в которую можно яростно колотить, пугая редуцированного в свою очередь западного обывателя «тайнами и ужасами арабской ночи».
– Три события, которые, по Вашему мнению, повысили Вашу самооценку?
-Я знаю, где самый вкусный кофе в Дамаске. Я могу позволить себе спросить у араба на арабском дорогу до любого интересующего меня населенного пункта. Я могу отличить сорани от бадини (диалекты курдского языка Прим. редакции).
– Есть мнение, что сейчас, чтобы стать журналистом образование не требуется. Всего дел-то: снимай, пиши и выкладывай в Интернете. Что думаете по этому поводу?
– Требуется. Только надо понять, что собой являет это «журналистское образование». Судя по тому, что я наблюдаю сейчас, образование не провоцирует развитие в тебе въедливости, интереса к неким информационным формам, не укладывающимся в повестку издания и т.п. журналистом может стать этнограф, математик, океанограф, психолог, географ, медик, да кто угодно. Даже человек без высшего образования. Просто без легкого флера сумасшествия и тремора от осознания глупости бытия в военную журналистику идти, наверное, не стоит.
Вопросы задавал С. Аристов
Загрузка...
