Господин Шидловский был первым земский начальником Николаевского уезда. Назначен на должность в 1889 году. В его руках была сосредоточена административная и судебная власть над крестьянами. «Этот представитель нового института (имеется в виду земство) сразу обратил на себя всеобщее внимание и заставил скоро заговорить о себе весь Николаевский уезд. Затем слава о «подвигах» начальника распространилась далеко за пределы уезда.
Человек этот был уже немолодой и, что называется, бывалый. Прошлое его, как человека пришлого, с точностью никому здесь известно не было, но для всех было очевидно, что это, во-первых, чистокровный барин, который в свое время пожил и даже прожил большое состояние, а во-вторых, только силой случайных обстоятельств попавший в провинцию. Сам он объяснял это тем, что не счел себя вправе не откликнуться на призыв Государя к дворянству, и добавлял, что должность земского начальника он считает очень высокой, т.к. ей отделен Государем «кусочек монархической власти», которую он усматривал в праве земского начальника «миловать», т.е. отменять приговоры волостных судов о наказании розгами. Правом этим он действительно широко пользовался. В его участке хоть и много было приговоров о телесных наказаниях, но все они, с приличным церемониалом, отменялись. В беседах с крестьянами Шидловский постоянно говорил, что он для них «есть и Царь и Бог» и что они только на него должны возлагать все свои надежды и упования. В самом деле, он держал себя каким-то маленьким царьком: ездил он, например, не иначе как в коляске, запряженной четверкой лошадей. Так как своих лошадей у него не было, то приходилось пользоваться обывательскими, за которые он, кстати сказать, никогда не платил. Очень курьезное впечатление производил этот выезд: коляска, запряженная разношерстными клячами, с простым ямщиком на козлах. Но все это скрашивалось тем, что на тех же козлах всегда помещался старшина той волости, по которой барин изволил проезжать.
Само собой, встречные мужики, завидя издали такое торжественное движение, сворачивали с дороги и снимали шапки, и горе тому, кто этого не делал. Хорошо, если строптивец отделывался только приличным внушением от барина, а то нередко дело заканчивалось кутузкой.
Выборного начала в крестьянском самоуправлении Шидловский не признавал, а прямо указывал, кого нужно выбирать старостой или старшиной. Если крестьяне его указанию противились, то он добивался своего измором. Не утверждал избранных кандидатов, не распускал сход до тех пор, пока не был избран его кандидат. Конечно, эти должностные лица, которым платилось увеличенное жалование, становились преданными и послушными земскому начальнику. Особенно были известны в то время два волостных старшины: Андреев и Злобин. Первого называли министром внутренних дел, а второго министром финансов. Андреев ловко исполнял поручения своего патрона по вопросам внутренней политики, а Злобин был большой искусник по изысканию займов для барина.
Шидловский не мог удовлетвориться скромным жалованием, на которое к тому же налагались аресты за его прежние долги. Он занимал деньги направо и налево, обязательно выдавал при этом векселя и объяснял, что эти затруднения у него временные: он ждет миллионное наследство от умершего где-то в Америке дядюшки. Неизвестно, получил ли ожидаемое наследство господин Шидловский, но ни одному из его местных кредиторов не было возвращено ни копейки. У всех остались на память лишь его автографы, начертанные на вексельных бланках.
Некоторые шустрые кредиторы пробовали жаловаться самарскому губернатору Брячанинову, однако Шидловский на губернаторские замечания отвечал, что нет такого закона, чтобы запрещать земскому начальнику занимать деньги у частных лиц под векселя. Если у кого- то есть претензии, пусть обращается в суд. Но связываться с господином начальником через суд никто не хотел.
В деятельности Шидловского было много таких происшествий, которым на месте удивлялись, а на стороне никто не верил. Так, однажды он в церкви среди проповеди остановил священника и внес свои поправки. Дело это было в Малой Быковке, где земский начальник имел свою резиденцию.
В один из праздничных дней священник Попов за литургией вышел говорить проповедь на тему невнимательного отношения крестьян к храму. Шидловский, стоявший по обыкновению впереди на ковре, вдруг среди проповеди обращается к священнику: «Позвольте, батюшка, это не совсем правильно вы изволите говорить…» И начинает излагать свою точку зрения на этот вопрос. Священник растерялся и некоторое время слушал возражения земского начальника, но потом спохватился и ушел в алтарь, а когда «нарушитель спокойствия» умолк, поспешил закончить литургию.
Крестьяне сначала тоже были изумлены, но поняв, что барин держит их сторону, начали поддакивать: «Это действительно так, и зря батюшка на нас нападает».
Преосвященный епископ Гурий, узнав о таком происшествии, рвал и метал по этому поводу и не хотел даже видеть провинившегося земского начальника, не раз пытавшегося с ним объясниться. Но Шидловский, воспользовавшись приездом епископа в Балаково, все-таки выпросил у него аудиенцию. Люди, близкие к архиерею, слышали, как горячился Владыко, и удивлялись, что совсем не слышно было голоса Шидловского. Когда его самого после спрашивали об этой аудиенции, начальник отвечал: «Владыко много мне говорил, а я слушал, не считая себя вправе ему возражать, и кланялся, но не ему, а панагии, которая висела у него на груди».
Так этим и отыгрался. Епископ же впоследствии только руками разводил: «Ну, и ловкий же человек! Я его ругаю, а он кланяется!»
Ю. Каргин