Сразу после революции 1917 года наше Отечество увлеклось пролетарским интернационализмом в ущерб собственной идентичности. И если кто-то думает, что мы из этого процесса вышли, то таки нет. Потому что по-прежнему оперируем интернационалистскими категориями. Просто «пролетарский интернационализм» уступил место «братству», построенному на других принципах.
В этих принципах болгары нам братья, потому что славяне, православные и пишут на кириллице. А народы среднеазиатских республик «соотечественники», поскольку жили с нами в России, а потом в Советском Союзе. Украина в этой системе парадигм еще два года назад была братской, но немного заблудившейся. Взять за руку, вывести на правильную дорогу к Москве — и все наладится.
Вместо сосредоточенности на себе мы продолжаем укреплять других, фантазируя о том, что таким образом укрепляем себя.
Это, между прочим, ментально, с этим трудно что-то поделать. Мы не прагматики, а романтики, даже когда воюем.
Сейчас начался лихорадочный поиск этой самой идентичности. Но уже трудно. Потому что на Айвазовского претендуют Армения с Украиной, Репин в украинцы уже записан, Бродский — американец, Шагал — француз, а Пушкина Франция недавно назвала «французским поэтом с эфиопскими корнями».
А еще в России живут многие миллионы мигрантов, у которых понемногу формируется свой взгляд на российскую идентичность. И он сторонников национального возрождения вряд ли обрадует.
Понятно, что национальная идентичность немыслима без четкого очерчивания границ «русского мира», но и здесь много вопросов. Потому что многие из уехавших за рубеж и долбящих Россию из Иерусалима и Лондона — этнические русские, но являются ли они «русским миром» — большой вопрос.
Но зато на «русский мир» претендуют представители многих малых народов, мужественно дерущиеся сейчас за Россию на специальной военной операции, и они, конечно, имеют на это право.
Понятно одно, нам нужно обратиться к себе передом, а ко всему остальному миру — как получится.
В. Амиров, кандидат филологических наук
Загрузка...
