25 января самому любимому в России поэту, исполнителю, актеру Владимиру Семеновичу Высоцкому исполнилось бы 85 лет. Он ушел на взлете, на изломе. Но успел столько, сколько другому поэту или писателю не успеть за очень долгую жизнь. Трудно себе представить Высоцкого почтенным старцем. И не потому, что он умер молодым, а потому что жил одновременно и в прошлом, и в будущем, и в настоящем.
С актрисой, поэтом, музыкантом и телеведущей из Нью-Йорка Валерией Коренной мы знакомы больше десяти  лет. В день рождения Владимира Семеновича, мне хочется поделиться с читателями «Пугачевского времени» ее воспоминаниями о том, кем был Высоцкий для нее, для поколения 60-х – 80-ых годов прошлого века.

4567

Каждый год я вспоминаю день его ухода. Нет, я помню этот день всегда, но 25-го июля в моей памяти всплывает отчетливая картинка со звуком.
1980-й год. В стерильной Москве – Олимпиада. Я отдыхаю в Гурзуфе. Сосед по пляжу, обладатель «Спидолы», просит присмотреть за его радиоприёмником, а сам отправляется окунуться в море. Я ставлю «Спидолу» рядом, включаю ее и нахожу «Голос Америки».

«Умер Высоцкий. Умер Высоцкий. Умер Высоцкий…» – всё, что слышу я. «Умер Высоцкий. Умер Высоцкий…» Именно так, двумя словами, в течение часа, ведущая «вражеского голоса» Тамара Домбровская сообщала о смерти Поэта. Помню, как на ее голос, словно мотыльки, сходились люди. Помню становящийся всё громче и громче звук перекатывающейся под ногами гальки – собиралась толпа. Все молча смотрели на треснувшую пластмассовую коробку с желтой панелью, из которой звучали только два слова: «Умер Высоцкий». Вот и всё, что в этот момент было – десятки молчащих людей, по щекам которых катились слёзы, шум морских волн и кастаньетный треск гальки под ногами. Ни до, ни после, я никогда не слышала столь краткого и нескончаемого радио-некролога, в котором двумя словами было сказано всё. Ошибиться, о ком идет речь, было невозможно. Казалось, что даже «глушилки» в течение этого времени отказывались выполнять свою работу.

Я слушала эти два слова, и в голове звучали его «Кони привередливые», его «Баллада о детстве», его «Банька», а перед глазами проносились сцены из спектаклей “Таганки” с Владимиром Семеновичем.

Мне повезло увидеть все спектакли с его участием. Спасибо тогдашнему директору ресторана “Кама”, находившемуся в одном здании с театром. Я, школьница, пришла к нему в кабинет и честно сказала, что хочу увидеть Высоцкого. Он проникся, и каждый раз проводил меня в зал через кухню и коридор, соединяющий ресторан и театр.

Я помню Высоцкого – Гамлета с разрывающим на куски воздух “Быть иль не быть”, его ревущего Лопахина из Вишневого сада, его Есенинского Хлопушу, когда ты сидишь в зале и не понимаешь, как можно выдержать такой мощный накал, я помню его Свидригайлова из Преступления и наказания, уходящего в люк, из которого красным полыхало пламя.

Потом, через год после его ухода, когда я стану студенткой Школы-Студии МХАТа, я узнаю, что мой педагог В. П. Марков преподавал на курсе Массальского, на котором учился Высоцкий. Я узнаю, что Владимир Семенович часто пел на нашей студийной широкой лестнице-колодце с прекрасной акустикой и, каждый раз, все четыре года обучения, заходя в стены Альма-матер, ставшие мне дороже оттого, что в этих стенах учился великий Высоцкий, мне будет слышаться его ревущий голос.

Когда-то Сева Абдулов, самый верный друг Владимира Семеновича, поделился своей главной мечтой. Он сказал: «Я бы хотел, чтобы на Володю напали хулиганы, а я оказался рядом». Наверное, настоящая дружба так и измеряется – желанием защитить. Я – счастливый человек еще и потому, что познакомилась с Севой в далеком 1976 году, будучи еще подростком. Мы с ним в течение долгих лет были со-ведущими радиопрограммы «Ровесники» – передачи для старшеклассников Всесоюзного радио. Потом я продолжала видеться с ним в стенах МХАТа, где он работал. Я так и не осмелилась задать Севе ни единого вопроса о его главном друге, хотя каждую нашу встречу мне хотелось это сделать, ведь Высоцкий звучал в доме моих родителей каждый день. Папа приносил бобины с записями его песен, которые мы копировали для друзей. Я уж не говорю о том, чтобы попросить о знакомстве с ним. Сева не говорил о Высоцком при жизни поэта, а после – не принимал участие в массовых воспоминаниях «друзей». Помню, как в конце 1987 года встретила Севу в стенах ГДРЗ – дом звукозаписи (мы направлялись в разные студии) – он был чем-то расстроен. Я спросила, что случилось. Сева сказал, что его удручает книга Марины Влади о Володе, которая только что вышла. «Там много неправды», – сказал он. Севы тоже уже нет, а слова его во мне остались, наверное, так же в каждом из нас остались песни Владимира Семеновича. И до сих пор они звучат так же мощно, как и тогда, когда он их пел.

Если бы у меня была возможность вернуть время назад и провести несколько отведённых часов в разговорах с кем-то, кого уже нет в живых, это были бы два человека – мой папа, Николай Коренной – джазовый гитарист и скрипач – и Владимир Семенович Высокий. С ними обоими я часто говорю и сверяю свои поступки.

Хоронили Высоцкого 28 июля 1980-го. В тот же день, только семнадцатью годами позже, и не в Москве, а в Нью-Йорке, ушел мой папа, который высоко ценил Высоцкого. А 25-го июля во мне всегда звучат два слова: “Умер Высоцкий. Умер Высоцкий. Умер Высоцкий”.

Материал подготовил С. Аристов