Пацаном я играл в войну. В красных и белых. Еще до того, как Пугачев стал гордиться Чапаевым, и после, когда появились книга и фильм о легендарном начдиве. В своих детских забавах мы знали, кто свой, а кто враг. Я и думать не думал, что мне придется драться на настоящей большой войне, рисковать жизнью, ненавидеть. А ненависть была огромной силы. Простая идеология «убей немца» была внедрена в умы и сердца великим гуманистом писателем Ильей Эренбургом. Потом, в 1944 году, он отказался от этой формулы. Появилась статья в газете «Правда» «Илья Эренбург упрощает». Там, в частности, говорилось: «Ныне каждый убедился, и это особенно ясно видно на опыте последних месяцев, что разные немцы по-разному воюют и по-разному ведут себя». Думаю, в этой статье не было надобности. Мы уже сами понимали, что к чему.

34576

Семилетку я закончил успешно. Образование по тем временам солидное, с гарантией на хорошую рабочую специальность. Тогда в Пугачеве железнодорожная станция хоть и была тупиковая, но со своей материальной производственной базой. Ей, естественно, нужны были специалисты. Вот и угодил я в Саратов обучаться токарному ремеслу.

Началась война. Вместо положенных двух лет, программу мы освоили за год, получили специальность и направление на оборонный завод.

В основном за станками стояли женщины. Им освобождение от фронта, то есть “бронь”, не нужна. А мужчинам, которые классные специалисты, выдавали “бронь”, чтоб обеспечивали выпуск военной продукции.

К «брони» кто как относился. За других не скажу, а мне это освобождение как кость в горле. Я на фронт рвался, заявления писал. Только на мои заявления никто внимания не обращал. Можно было бы, конечно, сбежать, но власть такую штуку придумала. Если ты из – под “брони” скрываешься, то становишься дезертиром. Впопыхах по законам военного времени могли и расстрелять. По-другому, наверное, было нельзя. Порядок, он требует суровых мер.

В начале войны призывали с 18 лет, потом с 17-ти, а на излете и в 16-ть брали, потому что полегло народу – не сосчитать. После войны говорили, погибло семь миллионов, потом цифра потерь доросла до 20 миллионов. Теперь говорят, что 27-емь. Но “Книга памяти” не дописана и никто не знает ее последней страницы.

У меня “бронь”. Точу снаряды, которыми другие ребята воюют. Я и на хитрости выходил. На Сенном рынке в Саратове случались облавы. Отцеживали там разную хурду: ворье, кто от призыва уклоняется, спекулянтов и прочих дармоедов, которые, пока народ воюет, захребетничают и на чужом горе жируют. Так вот, повадился я на рынок, мол, попаду в облаву, скрою “бронь” и в неразберихе меня в два счета оформят на фронт.

В облаву я попал и даже целый день отсидел в комендатуре, но вечером меня забрал начальник отдела кадров нашего завода. Ворчал насчет моей дури, говорил, что у станка я приношу Родине больше пользы, чем в окопе. Только я с ним не согласился, еще дважды пытался с рынка попасть на фронт, но ничего у меня не вышло. Тогда я полностью отчаялся, пошел в военкомат и заявил, что не уйду до тех пор, пока не получу повестку. Наверное, я мешал работать и, вообще, сильно надоел военным чинам, которые ведали мобилизацией. Они пообещали мне помочь с отправкой на фронт. Стоял август 1944 года. До конца войны оставалось девять месяцев и девять дней.

Провоевал я их в гвардейской минометной бригаде. Про “Катюши” известно всем. А были еще минометы, которые бойцы окрестили “Андрюшами”. Мины там большой разрушительной силы. Они настолько велики, что виден их полет. От взрывов ходуном ходила земля, и никакие укрепления врага не спасали.

Вот при “Андрюшах” я и был радистом и дошагал до самого города Берлина, участвовал в его штурме. В боях за Берлин получил медаль «За отвагу».

За мою войну я пугачевских не встречал. Из Саратовской области земляки попадались, а из наших мест – нет. Повидал всякого. Знаете, ненависть нас распирала. Думали, доберемся до Германии, отомстим, припомним и села наши сожженные, и всю нашу боль, и все страдания. Да только пришли, а там бабы с ребятишками. И никакого с нашей стороны к ним притеснения не было. Подкармливали местное население. Они там голодные все. Я сначала свой суточный саратовский паек из 200 граммов хлеба вспоминал, но надолго меня не хватило, и стал я немецких мальцов одаривать провиантом. Не держится в русских людях зло.

После Победы я еще какое-то время служил в Германии, потом бегал по лесам за бандеровцами в Польше и на Украине.

Поздно я на войну ушел, но и пришел поздно, в 1950 году. Предприятие, которое в Пугачев из Липецка эвакуировали, назад увозить не стали. Называлось оно “ремзавод” и производило разную нужную стране продукцию. Написал я заявление о приеме на работу и проработал на станке до пенсии. На заводе классные специалисты трудились. Какие токари! Какие инструментальщики! У металлистов, как в любой отрасли, свои мастера, профессиональный почерк и гордость. Я работу на заводе всегда вспоминаю с теплотой.

Мне много лет. Мы прожили с женой долгую жизнь. Мой сын, внучки и правнук живут в Пугачеве. Они заботятся о нас, и, когда они приходят, я, мне кажется, молодею.

 Петр Мордвов

Рукопись датирована 3 марта 2005 года